Мы встретились с режиссерами Натальей Меркуловой и Алексеем Чуповым, эротическая драма которых «Интимные места» участвует в конкурсе «Кинотавра», чтобы выяснить, что же все-таки происходит с молодыми семьями за закрытыми дверями.
— Расскажите, пожалуйста, откуда взялась эта история про интимные места? Что вас натолкнуло на мысль о таком проекте?.. Меня интересует замысел, прежде всего, а потом, может быть, и про сюжет расскажете.
Наталья Меркулова: Надо сказать, что мы задумали написать историю в связи с тем, что я выпустилась из ВКСР и пребывала в страшной депрессии. В связи с этим нужно было что-то сделать, чтобы вывести себя в нормальное состояние. Депрессия была потому, что никому не нужны в таком количестве кинорежиссеры, возвращаться на телевидение не очень хотелось, потому что я с него ушла, и Леша в свое время тоже, а как попасть в киноиндустрию — было непонятно. Пути молодым кинематографистам в нашей стране не выявлены, их нет. Сейчас начали появляться, слава богу, Культбюро, какие-то такие организации. А так, ну что, садись, пиши, придумывай свой мир — и всё. Мы так и поступили. И, в общем, нас на тот момент волновала такая вещь, как внутренняя психология на фоне семейных отношений. Мы с Лешей пытались изучить, как люди живут вместе. У него до этого был брак, у меня тоже, и мы сошлись уже с каким-то новым опытом совместного проживания. И вдруг на что-то открылись глаза и... Знаете, когда у вас в тридцать лет открываются на что-то глаза, ты, конечно, пребываешь в некотором недоумении. Думаешь: «Господи, почему мы раньше этого не знали? Может быть, чего-то бы не произошло?» И мы занялись изучением мужчин и женщин и того, как они контактируют друг с другом.
Алексей Чупов: В общем, писали сценарий о том, что нас самих волновало. А волновало нас несколько проблем. Прежде всего, волновала проблема людей, у которых нет проблем с деньгами...
НМ: Это, конечно, не наша проблема.
АЧ: Интересовали люди, представители среднего класса, среди наших знакомых таких много, у которых денежная проблема, материальная, уже решена, они добились достойной жизни и теперь перед ними стоят совсем другие проблемы, и самая главная из них — это проблема счастья. Вдруг выясняется, что она наиболее сложная.
НМ: А вообще, на самом деле, нет ничего интереснее, чем подглядывание в замочную скважину.
АЧ: Это точно.
НМ: Мы попытались подсмотреть за нашими героями, как они существуют, чем занимаются, потому что то, что мы видим в обычной жизни — это социальные маски людей. И когда мы уже смонтировали фильм, ко мне вдруг пришло озарение, о чем же он. И это была какая-то длинная, сложная фраза, как из философского трактата, мы с Лешей ее даже записали, потому что такое приходит один раз, и повторить это невозможно…
АЧ: Я забыл уже.
НМ: Ты уже забыл, а я с трудом, понимаешь, вспоминаю, отрывками. О том, что людей, которых мы видим, встречаемся с ними в жизни, утром в метро, в кафе за ланчем, мы видим лишь реакцию на то, что они чувствуют на самом деле. Это очень сложная, но, на самом деле, довольно простая взаимосвязь вещей, потому что, когда вы смотрите на человека, вы общаетесь с его социальной маской, это то, что он транслирует окружающим. А то, что у него внутри, это чаще всего бывает прямо противоположное, потому что это и есть реакция на внутренний конфликт. Это потрясающая вещь, которую ты как бы знаешь, предполагаешь, что-то такое представляешь себе, но когда ты вдруг в это прямо въезжаешь и утыкаешься носом, то понимаешь: «Господи, черт возьми, я поступаю точно так же!» И я считаю, что все наши проблемы, общечеловеческие, это реакция неудовлетворения, связанная чаще всего с сексуальными вещами. Как ты считаешь? Нет?
АЧ: Была и другая идея фильма, которую мы как-то раз сформулировали с Наташей, очень короткая.
НМ: Это всё укладывается в эту концепцию.
АЧ: Мы очень долго думали, о чем кино. И о неудовлетворенности, и о проблеме счастья, и о проблеме личной свободы, и так далее. Мы долго думали, как это сформулировать короткой фразой.
НМ: Можно я скажу?
АЧ: Да. Это, конечно, не та фраза, которую можно написать на плакате и повесить на Новом Арбате, но сформулировали примерно так.
НМ: Быть человеком — пи…дец.
АЧ: Вот так примерно.
Юрий Колокольников в фильме «Интимные места»
— Как вы нашли финансирование под свой проект?
АЧ: Сценарий показывался самым разным продюсерам, ведущим студиям, практически всем, которые существуют на сегодняшний день. И тем, которые занимаются авторским кино, и тем, которые занимаются коммерческим. Никакого позитивного отклика не было, пока мы не встретили Бакура и Юлю, которые заинтересовались этим сценарием.
НМ: Пока мы не встретили своих людей.
АЧ: Кроме того, нам помогли наши друзья с частичным финансированием, поэтому мы ходили не с пустыми руками, не только со сценарием, но и с частичным финансированием. Но даже в таком виде продюсеры не решались за это браться. А Юля и Бакур рискнули, за что им большое спасибо. Они действительно очень рисковые люди, и надо сказать, что на авторском кино они собаку съели. В этом мы убедились в процессе работы.
— Какие-то правки они вносили в сценарий? Как они повлияли на конечный результат работы?
НМ: Мы, на самом деле, очень довольны сотрудничеством с нашими продюсерами, и, видите, у нас такая сложная комбинация... У нас два человека — мужчина и женщина; и у них два человека — мужчина и женщина. В нашем случае, наверное, это было идеальное совпадение, потому что мы работали крест-накрест. Мы как-то лучше понимали друг друга с Бакуром, Леша — с Юлей, потом мы менялись местами... Это была сложная многоходовка, которая была, как мне кажется, очень продуктивной, потому что мне нравится, например, позиция наших продюсеров, настолько перфекционистская, что там нет шага назад. То есть, люди готовы идти вперед до тех пор, пока они не обнаружат грань. Вот эта абсолютная смелость в пути, когда с тобой такие смелые люди, это очень здорово, потому что они не останавливают процесс посередине и не говорят: «Ну и так нормально, сойдет!» Они говорят: «О'кей, у нас уже есть этот вариант, давайте двигаться дальше». И в этом движении, по пути, ты приобретаешь столько всего, чего, в общем-то, не предполагалось никогда, ни в начале, ни заранее. Это удивительный процесс создания продукта.
АЧ: Что касается вмешательства в сценарий, то продюсеров, когда мы с ними стали обговаривать сотрудничество, не устраивала одна из линий сценария, они считали, что она несовершенна. Это линия как раз с героиней Юлии Ауг, поэтому мы сели и переписали, довели это до ума, и, в конце концов, продюсеры это приняли. И именно так эта линия теперь выглядит в фильме.
НМ: Нет, финал ещё был другой.
АЧ: Да, финал переделали... Были какие-то поправки, которые мы вносили. То есть, мы приносили и говорили: «А вот так?» Они говорили: «А может быть, вы еще подумаете?» И мы думали еще.
НМ: Это очень круто, это очень классная работа с мастерами, которые что-то такое видят, чего ты не обнаруживаешь сразу, на первый взгляд. И они тебе не указывают, что нужно сделать. Бакур очень интересно работает, он делает некое высказывание, в котором нет никаких указателей, «пойдешь налево», «пойдешь направо», и ты знаешь, какой будет результат после этого. Это такая вдохновляющая речь, после который ты выходишь и думаешь: «Это было «хорошо» сейчас или это было «плохо»?» Но ты точно знаешь, что тебе нужно двигаться дальше.
АЧ: На самом деле, продюсерские комментарии Бакура иногда напоминают высказывания оракула, по которым ассоциативно понимаешь, что надо сделать. Оракул может сказать абстрактное, может употребить какую-то метафору, гиперболу. Вот так Бакур комментирует как продюсер. И в первый момент думаешь: «Что имеется в виду?» А потом тебя догоняет, и ты понимаешь, что имелось в виду. Это удивительный, на самом деле, метод.
НМ: Да, и в то же время ты не чувствуешь себя униженным и оскорбленным, когда тебе говорят, что ты вообще никуда не годишься и сделал всё не так. У меня был такой мастер на курсах, Добровольский Андрей Михайлович, они очень похожи своими подходами, и мне очень импонирует такая работа с режиссером.
Кадр из фильма «Интимные места»
— У вас снимается Юлия Ауг, которую Федорченко открыл нам как такое вот new sexy. Как шел поиск актеров?
НМ: Надо сказать, что с Юлей нас угораздило поучиться на ВКСР одновременно, и это, конечно, удивительно, когда рядом с тобой сидит в зале просмотров человек, и ты видишь, что, мол, это твоя однокурсница и ничего больше. И ничего не замечаешь в этом. Я еще так смотрела на нее, думая, приятное такое русское лицо, наверное, хорошо в каких-нибудь деревенских историях выглядела бы. И упаси Боже представить ее в каком-то авангардном или экспериментальном кино, — думала про себя я. Но когда мы с Лешей посмотрели «Овсянки», то были потрясены во всех отношениях. Во-первых, фильм очень понравился, а во-вторых — я была потрясена, увидев знакомую мне актрису с другой стороны. И потрясена еще я была собственной режиссерской слепотой: человек два года просидел рядом, а я ничего такого не видела… Это уникально. Когда мы познакомились с нашим кастинг-директором, он первое, что сделал, это предложил Юлю. Но это не помешало нам еще полгода пробовать на эту роль других актрис.
АЧ: У нас много пробовалось актрис, но самое интересное, что мы планировали попробовать Юлю в самом начале, но так и не пробовали.
НМ: И только в самом конце уже сказали: «Э-эх, зовем Ауг».
АЧ: И тут всё стало ясно. Это действительно интересно, что на некоторые роли в этом фильме отбор актеров шел очень болезненно. Возникали какие-то проблемы, мы просто чувствовали, что что-то не то. Поэтому кастинг шел полгода, за что мы тоже благодарны продюсерам. Во-первых, за то, что они предоставили нам такого кастинг-директора, как Вова Голубев, это человек, который работал и с Бакуром, и с Германом-старшим, настоящий кастинг-директор авторского кино, ни отнять, ни прибавить. Это бесконечный эксперимент, бесконечный поиск.
НМ: У него такой хороший, острый взгляд, он всегда что-то видит… Включает свою чуйку и вдруг такие варианты приносит... «Вова, что ты принес?!» — «А вы посмотрите!»
АЧ: Такое впечатление, что когда он выбирает актеров, он рисует эскизы. Как если бы наблюдаешь за работой художника. И на некоторые роли очень долго искали людей, в конечном итоге, например, на одну роль не нашли, а уже подходили съемки, и Бакур сказал: «А пусть Леша сыграет». Мы, конечно, были в шоке, потому что — как так? Мне? Непрофессиональному актеру? Но продюсеры убедили нас, что, мол, давайте рискнем. Пришлось рискнуть, и в результате одну из ролей сыграл я. Такое даже в страшном сне не могло присниться, если честно, потому что...
НМ: Мне особенно.
АЧ: Да и мне! Эта история сделала съемки для меня, может быть, более болезненным процессом, чем могло бы быть. Но, тем не менее, что сделано, то сделано.
— И заключительный вопрос: что такое, на ваш взгляд, настоящее кино?
НМ: Ой, господи. Ужас-то какой.
АЧ: Какой философский вопрос. Ну, говори…
НМ: Я не могу ответить на вопрос, что такое настоящее кино, а то опять польются банальности.
АЧ: Может быть, проще сказать, какое кино нам нравится? Каждому из нас.
НМ: У меня была какая-то заготовка, я про нее забыла.
АЧ: Ну, раз забыла про заготовку, то давай без заготовки. Какое кино тебе нравится?
НМ: Ты знаешь, какое кино мне нравится.
АЧ: Про любовь.
НМ: Сейчас получишь по наглой рыжей морде. Ты же знаешь моих любимых режиссеров?
АЧ: …Любимых режиссеров. Когда мы были в Каннах, там была выставка карикатур на знаменитых режиссеров, и каждый из нас сфотографировался на фоне карикатуры своего любимого режиссера.
