20 июня в московском кинопрокате, ограниченным числом копий стартует новый фильм великолепного Патриса Леконта с не менее великолепной Летицией Каста. По этому поводу мы сегодня публикуем интервью с легендарным мастером.
«Улица наслаждений» – это третий фильм, который вы делаете по сценарию Сержа Фридмана. Как происходит ваше сотрудничество? Какая ваша доля участия в нем как режиссера?
Во время написания сценария к фильмам «Князья» и «Девушка на мосту» я часто виделся с Сержем Фридманом, и наши встречи были очень насыщенными. Однажды он сказал мне: «У меня в голове вертится одна идея. Действие происходит во время Освобождения, когда закрывали все бордели. Я не могу сказать тебе ничего больше, мне хочется написать этот сценарий, но я сделаю это только в том случае, если тебя это интересует».
Зная его талант, я сказал ему: «Пиши, и что бы это ни было, я это сниму». Это был договор доверия. Меня очаровывает в стиле Сержа Фридмана то, что при чтении его сценария сразу возникают образы, свет, ритм. Он сразу погружает тебя в атмосферу действия, и я уже очень быстро представляю себе, как буду снимать фильм. В отличие от предыдущих своих фильмов, Серж Фридман написал «Улицу наслаждений» у себя дома, одним махом, и однажды заявил мне: «Готово!» Мы обсудили эту первую версию, он внес какие-то изменения, но окончательный результат практически соответствует первоначальному варианту.
«Улица наслаждений» отличается особой тщательностью в отношении декораций, костюмов, грима, звуков и песен. На какой документальный материал вы опирались?
Мне очень жаль вас разочаровывать, но я не из тех, кто углубляется в документальный материал, снимая какую-либо эпоху. Я был неважным учеником по истории, и я не пытался исправиться, снимая «Посмешище». Я не особенно утруждал себя историческими изысканиями как о 18-ом веке, так и о 19-ом, когда делал «Вдову с острова Сэн-Пьера». По правде говоря, я больше доверяю своему воображению. Хотя основной декорацией «Улицы наслаждений» был бордель, я даже не думал о том, чтобы провести «документальные» исследования о домах терпимости. Сделай я это, преобладающим в фильме стал бы реализм, и в фильме было бы меньше веселости и очарования. Я хотел сделать из борделя «Восточный дворец» место удовольствия, где льется шампанское и раздается смех полуобнаженных женщин, место, где приятно пахнет кожей и пудрой. Поэтому я сказал своим актрисам: «Я знаю, что это идеализированное видение борделя, но мы создадим впечатление, что все эти девушки счастливо проводили там время, и ни одна из них не отказывалась пойти с клиентом. И когда заведение закроют, это ударит по всем ним».
Я не анализирую свою работу – это не моя задача, - но я отдаю себе отчет в том, что мне часто приходится снимать охраняемые или отрезанные от мира места: Версаль в «Смешной», остров на конце света во «Вдове с острова Сэн-Пьер»… Можно увеличить примеры и дойти аж до Клуба Мед в «Загорелых»! Бордель в «Улице наслаждений» - это своего рода неподвижная звезда. Когда толкаешь дверь этого дома, ты оказываешься в другом мире, где тебе хорошо.
Реалистические песни 1930-40-ых годов, рассказывающие истории о павших девушках, об искуплении и невозможной любви, были одним из важнейших источников вдохновения для этого фильма. Обладая очень широким диапазоном, они дали нам возможность найти нужную тональность. Лично я не слушаю их с утра до вечера, но Серж Фридман хорошо их знает и поместил их в свой сценарий. В этих песнях чувствуется привкус несчастья. Они часто драматичны, даже мелодраматичны, но рассказываемые там судьбы необязательно трагичны. На самом деле они сосуществуют бок о бок с очень веселыми и очень темными сторонами жизни, и это-то мне и нравится. Фильм живет в этой двойной тональности. В фильме присутствует еще одно настроение, создаваемое американскими мелодиями, которые принесли с собой американские солдаты.
Я добавил к этим песням свинг, потому что мне хотелось задать фильму определенный ритм, чтобы он не был застывшим, чтобы всё в нем жило.
С первой же сцены вы втягиваете нас в постоянное хождение между двумя эпохами. Эту историю нам излагают три проститутки, у которых наивное и чистое представление о «золотом веке» домов терпимости. Откуда взялась эта идея «греческого хора»?
Серж Фридман любит фильмы, где интрига рассказывается третьим лицом, свидетелем. В данном случае две бывшие обитательницы «Восточного дворца» рассказывают более молодой проститутке историю Марьон и Малыша Луи и периодически возвращаются в фильм, чтобы что-то пояснить и наполнить свой рассказ ностальгическим настроением. «Раньше мы жили хорошо, в доме; теперь мы на улице.» Действие начинается через четыре или пять лет после принятия закона Марты Ришар, и когда эти девушки вспоминают прошлое, у них загораются глаза, потому что история Малыша Луи и Марьон кажется им ярким примером.
Вы довольно систематически используете взгляд через камеру, слишком хвастливые ходульные макеты Парижа, виртуальные образы проституток, выброшенных на улицу. Имеет ли здесь место принцип отстранения?
Нет. Я стремлюсь сохранить со зрителем контакт соучастника, будь он через камеру или через кокетливое подмигивание или через легкие прикосновения, которые вызывают восторг. Я делаю это не систематически, это зависит от общей тональности фильма, но чаще всего мой основной принцип следующий: «Я хочу рассказать вам одну историю, позвольте взять вас за руку!». Намеренно наивные образы девушек, которых выкидывают из окон, отражают крайнее простодушие Малыша Луи. Когда ему говорят, что проституток «выбросят на улицу», он понимает это буквально, и экран иллюстрирует это его видение во всей его невинности.
Пробуем определить персонажи и любовные отношения, о которых никогда не упоминается, между Малышом Луи и Марьон. Такое впечатление, что кино было создано для того, чтобы рассказывать о любви, а великие истории любви чаще всего являются страстями, вызванными недовольством. «Улица наслаждений» – это авантюра одного человека, Малыша Луи, безумно влюбленного в девушку, которая, как он знает, никогда не будет его, потому что он недостаточно хорош для нее, и он посвящает себя поискам чудесного мужчины, который сможет сделать ее счастливой.
Я вполне осознаю, что схема эта не нова. Если обратиться к великим штампам, то наверняка придет на ум «земляной червь, влюбленный в звезду». Или кто-то скажет напрямик, что «Улица наслаждений» - это… «Сирано у шлюх». Но всё зависит от того, как трактовать, и для меня эта история любви вместе с тем насыщенна и трогательна, потому что несет в себе радость и мелодраматическое коварство (мрачность). Бесконечно грустно любить женщину, которая никогда не будет вашей, особенно когда ты это осознаешь. Эти печаль и разочарование меня очень трогают в Малыше Луи, потому что он, вместо того, чтобы изводить себя мыслью о невозможности этой любви, он развивает необычайную активность, чтобы сделать эту женщину, которую он любит, счастливой через другого человека. Я считаю это великолепным жестом любви.
Но как Марьон воспринимает их отношения?
Марьон не назовешь доброй, улыбающейся и сентиментальной, которая позволит себе растрогаться молчаливой любовью Малыша и время от времени будет принимать его в своей спальне. Она проститутка, а не сестра Тереза, а Малыш Луи – всего лишь работник в «Восточном дворце», находящийся в услужении у этих женщин. Марьон одна из них, она не принимает во внимание любовь, которую к ней испытывает Малыш Луи. Надо, чтобы она по-своему оставалась «девкой», чтобы она никогда не смогла осознать, до какой степени Малыш Луи влюблен в нее. Иначе она начнет его успокаивать, искать ему спутницу. Или она в конце концов сломается. Не впадая в фундаментальную психологию, модно ли представить что Малыш Луи остался в детской стадии своей сексуальности? Что с детства купаясь в обнаженной плоти, он не испытывает больше желания? Он никогда не бывает с другой девушкой… При написании сценария и во время подготовки к фильму, персонажей часто наделяют прошлым или психологической характеристикой, но ни с Фридманом, ни с Патриком Тимистом мы никогда не касались сексуальности Малыша Луи. Возможно потому, что не осмеливались признаться себе, что этот человек остался ребенком, что он еще девственник – во что я не верю, - но, главным образом потому, что мы не хотели приклеивать ему ярлык. Как если бы ему достаточно было того водоворота чувств, какой была его жизнь среди проституток.
Есть также сцены, когда Малыш Луи оказывается вместе с парой Марьон-Димитри в одной маленькой квартирке, где он, вероятно, слышит, как они занимаются по ночам любовью.
В этом и заключается вся его трогательность: он некая величина, которой можно пренебречь и спокойно жить и заниматься любовью под самым его носом, ни секунды не сомневаясь, что это может причинить ему боль. Если бы Мароьон хоть на секунду отдала себе отчет в том, что Малыш Луи любит ее, она бы никогда не стала бы на его глазах обниматься с другим мужчиной. Это было бы жесточайшим садизмом. Но нет, Малыш Луи раз и навсегда выбрал для себя роль быть «тенью ее тени, тенью ее собаки», и он так и остался мальчиком. Когда он заявляет Марьон: «Я буду заботиться о вас», в нем говорит тот самый маленький мальчик, который однажды сказал: «Позже я буду заботиться о женщине, я ее еще не знаю, но она однажды появится». Он навсегда остался тем мальчиком и именно таким он на краткое мгновение увидит себя в конце, перед самой смертью Марьон.
«Улица наслаждений» является как бы продолжением «Месье Ира», которого вы здесь цитируете, показав большой отрывок из «Паники», и «Девушки на мосту». Это фильмы о невысказанной любви, которая тем самым вызывает еще больше мучений.
Именно в такой атмосфере я лучше всего себя чувствую! Я говорю не о своей личной жизни, а о своих фильмах! Мне там хорошо, потому что эти фильмы, где любовь не осмеливается заявить о себе, но витает над персонажами, являются открытой дверью ко всем эмоциям, ко всем желаниям, ко всем фантазиям. Когда в каком-нибудь фильме мужчина и женщина влюбляются друг в друга через пять минут после знакомства и гуляют по улицам, взявшись за руки, то мы оказываемся в двух сантиметрах от сентиментальности. Нужно быть по-настоящему талантливым, чтобы рассказывать об этом, потому что этот избитый момент сам по себе ни в чем не виноват: у счастливых людей нет истории. Итак, Малыш Луи счастлив или несчастлив? Он одновременно и то и другое, и ему нелегко жить. Господи Хир любит девушку, живущую напротив, и это тоже непросто.
В «Девушке на мосту» любовь сильнее, чем всё, что окружает героев, но Ванесса Паради и Даниель Отёй падают в объятия друг друга только в самом конце фильма. Именно это нарастание влечения, желания, увеличение авансов, ускользаний является самым сильным источником эмоций. Они могут вызывать в зрителе чувство разочарования, беспокойства, породить кучу вопросов. Да, хочется встать на место этих персонажей, хочется подтолкнуть их, помочь выразить себя. Но результат гораздо менее интересно снимать, чем первые шаги.
Вы говорили об идеальном видении борделя. Мы не видим «обслуживание» клиентов, оно как бы абстрактно, нет сутенеров, полицейских рейдов, венерических болезней, насилия и, насколько возможно, жаргона.
Хотя бордель является главным местом действия, «Улица наслаждений» – это не документально исследование о домах терпимости. Это история любви проститутки Марьон. Все отрицательные аспекты борделя я убрал, потому что мне не интересно показывать в своих фильмах сегодняшнюю или прошлую действительность. Я не кинематографист, свидетельствующий о своем времени, мне всегда хочется увлечь своих персонажей в приключение и воспользоваться этим, чтобы и самому присоединиться к ним. Я не особенно люблю фильмы, которые размахивают, порой даже с неким высокомерием, зеркалом, чтобы показать нам, до какой степени мир жесток. Мне известно, что мир жесток, я конечно же знаю, что бордели не были такими, но мне неинтересно это показывать, потому что мне хочется, чтобы из фильма исходило благоухание людской жизни, чтобы в ней было немного очарования… или разочарования. Не знаю, достоинство это или недостаток, но я привык как в жизни, так и на работе, вносить положительное начало в вещи. Я не отрываю себя от реальности как таковой, но я люблю, чтобы то время, пока длится фильм, люди отправлялись в другие места, к вещам более прекрасным, чем сама природа.
Во время чтения сценария вам не приходили в голову образы из шедевров, вроде скетча «Дом Телье» из «Удовольствия», где по полям едет «телега с женщинами»?
Конечно же этот образ возникает сразу: женщины едут в за город на телеге, которой управляет Жан Габен. Хочется упасть на траву от счастья, настолько сияет светом этот фильм… С большой меланхолией на заднем плане… Это правда. Нельзя забывать, что любая вещь обладает как положительной, так и отрицательной сторонами. Даже в оптимистических историях я никогда не теряю из виду темную оборотную сторону вещей, но в «Улице наслаждений» эта оборотная сторона скорее сентиментального порядка, нежели исторического и реалистического.
Вернемся к актерскому составу…
В противоположность «Девушке на мосту», которую мы с Сержом Фридманом создавали специально для Ванессы Паради, «Улица наслаждений» не была рассчитана на определенных актеров. Я очень быстро подумал о Патрике Тимсте, потому что я уже давно его очень люблю. Мы неизбежно должны были встретиться на съемочной площадке, и этот фильм стал такой идеальной возможность для нас обоих. Патрик как нельзя больше подходит к этому живому персонажу, которого переполняют энергия и энтузиазм. Партику не пришлось перевоплощаться в своего героя, он сам обладает этой невероятной силой верить в вещи, находить мотивацию. Он боец и очень веселый человек, по крайней мере с виду. Вполне возможно, что у него есть свои темные зоны, сомнения, переживания, но он никогда их не показывает, и Малыш Луи очень на него похож. Партик сразу увлекся ролью, потому что понял, что в Малыше Луи был очень сильный эмоциональный заряд с глубоко скрытой грустью. Естественно, ведь комический актер лучше всего именно в таком регистре.
У меня в голове сидела мысль пригласить на роль Марьон Летицию Каста. Я не видел ее в «Голубом велосипеде», но заметил в передаче, где она рекламировала первого «Астерикса». Она меня пленила не только своей сногсшибательной фотогеничностью, но так же своей чистотой, простодушием, естественностью рядом с такими грозными профессионалами, как Клавье, Кастальди и Депардье. Ее пригласили в качестве красивой игрушки в фильме, но она оказалась намного интереснее: она была живой, забавной, естественной, с врожденным очарованием, которое меня очень тронуло. Я сказал себе: «Наверное, это потрясающая девушка!» И я сразу подумал о ней, когда прочел «Улицу наслаждений». Я дал ей прочесть сценарий и сказал: «Марьон нельзя назвать веселой девушкой, пышущей здоровьем, она очень серьезная, за весь фильм она улыбнется всего лишь два-три раза. Я хочу, чтобы она была замкнутой, немного суровой». В жизни у Летиции проявляется некое недовольство я ля Марлон Брандо, которое мне захотелось снять. Помимо этого я хотел снять целомудренный, сдержанный, насколько возможно элегантный фильм, без единой скабрезной сцены. Из нее исходит такая чувственность, что она заставляет вас далеко улететь в своих мечтах. Летиция была сразу покорена, хотя немного встревожена тем доверием, которое я ей оказал, не видя «Голубого велосипеда». Она спросила меня, должна ли она пройти пробы, но я ответил ей, что привык доверять и уже вижу, что из нее выйдет замечательная Марьон. Она проскользнула в роль словно бы даже не касаясь ее, не задавая много вопросов. Она не отстаивала свой персонаж, а просто пыталась стать им, опираясь на сценарий и указания, которые я ей давал. Она исполняла Марьон без жеманства и до сама конца оставалась примерной исполнительницей. Еще больше, чем ее фотогеничность, меня пленяют ее естественность, нечто смеющееся в ней, ее неутоленность. В 23 года Летиция уже прожила 15 жизней, и тем не менее, когда она выступает в роли актрисы – это дебютантка, новичок. То есть она одновременно очень профессиональна и совершенно наивна. Ванесса Паради производила на меня такой же эффект своей обезоруживающей смесью зрелости и детства. Я никогда не встречался с Вэсаном Эльбасом, но его работа меня всегда захватывала, потому что я видел в ней некую здоровую форму. Я предложил ему роль Димитри, она ему понравилась. У него была масса вопросов по поводу персонажа. Я просто ответил ему, что речь идет о человеке вполне сном и вместе с тем скрытным. Когда он говорит Марьон о своей любви, мне кажется, что он искренен, но он вполне может одним прекрасным утром ее бросить и исчезнуть за границей. «Димитри человек неуравновешенный, добавил я. – Неизвестно, где он живет, он вне досягаемости, и к тому же… ему никогда не бывает холодно, даже зимой!» И это оказалось достаточным для Димитри.
Пожалуй, он больше всего соответствует той эпохе со своими заостренными чертами лица а ля Эррол Флинн. На нем брюки с застроченными складками, что удлиняет ноги и вызывает ощущение, что у вас очень широкий шаг. Я всегда очень волнуюсь, когда актер примеряет на себя одежду, смотрится в зеркало, откуда на него смотрит персонаж, который вырисовывается благодаря костюму. Костюм – это 50% подготовительной работы актера и его представлений о персонаже.
Не испытываете ли вы ностальгию по черно-белому кино? Вы совсем недавно прибегали к нему, в своей «Девушке на мосту», а в этом фильме вы приводите долгую цитату из фильма «Паника», и заканчиваете его двойным, монохромным и черно-белым изображением…
Нет, я не испытываю ностальгии по черно-белому кино, но я был безумно счастлив, когда прибегнул к нему в «Девушке на мосту». Когда я рассматриваю фотографии, мне всегда кажется, что черно-белое изображение более привлекательно, приукрашено. Я нахожу, что в повседневной жизни слишком много цвета, что мир – это какофония цветов. Черно-белый цвет приручает ее. Но я ни единого мгновения не думал делать «Улицу наслаждений» черно-белой, потому что хотел, чтобы кожа, грим были красивыми, ласкающими, оставлял ощущение изнеженности. Последний план, с тремя меланхолично удаляющимися под дождем женщинами кажется как бы прощанием с определенной частью французского кино, с эстетикой студий…
Это не прощание, а почтительный поклон. Период поэтического реализма трогает и чарует меня, он лучше всех переносит меня в мир иллюзий. Операторы, сценаристы, авторы диалогов того периода чувствовали воодушевление, актеры были образцовыми. Великие фильмы Дювивье, Гремийона, Беккера, Ренуара, Аллегре и даже Гранжье - они во мне. Но ностальгия хороша только на какой=то момент. Нужно стараться идти вперед, не отставать от своего времени.
(Предоставлено компанией Централ Партнершип)
// Настоящее кино