В конкурсной программе «Кинотавра» Оксана Бычкова участвует с картиной «Еще один год», представлявшим Россию на кинофестивале в Роттердаме и получившим там награду жюри. За основу был взят сценарий Александра Володина «С любимыми не расставайтесь». но основательно переписан с учетом современных реалий. О женском кино, творческом альянсе с Натальей Мещаниновой и поиске героя нашего времени мы пообщались с Оксаной Бычковой накануне сочинского фестиваля.
Это была не моя идея, это была идея продюсеров фильма, от них поступило предложение. Даже это скорее была не постановка по пьесе, а ремейк фильма Арсенова «С любимыми не расставайтесь», который вышел в 1980 году.
Как шла работа с материалом? Много осталось в картине от пьесы и от фильма? Что переписывали?
Нам важно было сделать эту картину актуальной и современной, про сегодняшнее время, а пьеса, все-таки, очень сильно отражает то время, когда она писалась, семидесятые годы. Если бы мы переносили все это в кино нынешнее, это было бы неправдой, получилось бы очень фальшиво. Нам было важно сделать все очень настоящим, живым и полудокументальным, чтобы нынешний зритель, из десятых годов, смотря это кино, проводил параллели с собой, чтобы это было близко и понятно каждому человеку.
Когда шла адаптация под сегодняшний день, какие конкретно вещи пришлось переделывать?
Это не то, чтобы адаптация, просто там была изначально заложена фактическая неправда. Я не имею в виду драматическую какую-то неправду. Пары без детей не разводят в суде, например. Нам нужно было все это перенести в ЗАГС, хотя у Володина и у Арсенова все это происходит в зале суда, с заседателями… Мы в фильме видим целую галерею пар, как разные люди разводятся и по каким причинам. Мы решили вообще от этого уйти, потому что нам важны были наши герои и мы хотели быть с ними в кадре каждую секунду. У нас нет ни одной сцены или даже кадра, где бы не было наших героев. Это все только через них. Либо они вдвоем, либо кто-то из них, и мы с ними рассказываем историю. Отходить на какие-то максимальные обобщения о том, кто как разводится и так далее, мы не хотели, поэтому и локализовались на личной истории. Ну и потом придумывали современные профессии. Не знаю, были ли в семидесятых «бомбилы», наверное, были… Я тогда еще совсем ничего не понимала. Таксисты, я знаю, точно были. Но мне кажется, что такое явление — очень московское, когда человеку, который сюда только приехал, легко таким образом заработать денег, просто подвозя кого-то. Какие-то социальные черты тоже брали современные, чтобы придать этой истории сегодняшнее звучание. А тот конфликт, когда люди могут из-за ревности, из-за какой-то страшной неуверенности в себе, из-за невозможности социализироваться, — он вечный. Его просто нужно рассказать через сегодняшние детали, а ревность и неуверенность в себе — это на все времена.
Да. Мы с Наташей дружим уже давно, я большой поклонник ее текстов и считаю, что она замечательный и сценарист, и просто писатель. И режиссер замечательный. Так получилось, что сроки были сжатые, мы за три недели написали сценарий, точнее, они написали, а я просто участвовала в обсуждениях. Они — это Наташа Мещанинова и Люба Мульменко. Я никогда не видела, чтобы так быстро писался сценарий. Все сошлось, потому что эти две прекрасных девушки были самыми подходящими авторами для такой вещи. Они очень хорошо чувствуют и время, и язык этого времени, и могут делать очень точные личные вещи, передавать их в том самом полудокументальном режиме, который нам был необходим. Задача стояла именно такая, сделать кино в таком стиле.
Я видел по ролику, что фильм снят «живой» камерой.
Да, мы так и хотели, такая задача стояла изначально.
На это «Кинотавре» довольно много картин, которые сняли женщины-режиссеры. Можно ли говорить о таких понятиях, как «женское кино» или «мужское кино»? Относится ли эта картина к женскому кино?
Я лично для себя не делю кинематограф на мужской и женский, потому что, мне кажется, тогда ряд блестящих картин, например, фильмы Киры Георгиевны Муратовой, просто вылетают. Распределять по гендерным критериям ее кино — это, уж извините, абсолютно непростительно. Для меня существует просто хорошее кино и не очень хорошее, скажем так, и только по этим признакам кино можно оценивать. Или то кино, которое лично тебя затрагивает, и кино, которое проходит мимо, абсолютно никак тебя не касаясь. А то, что женщины сейчас снимают, что много женщин-режиссеров, это, по-моему, нормально, это общемировая тенденция. Сейчас вообще, мне кажется, во всех сферах женщины завоевывают какие-то позиции. Вполне нормальная история. Меня даже больше удивляет то, что сейчас стало много женщин-операторов, вот это мне кажется гораздо более сложная профессия, чем режиссура, если мы сравниваем мужское и женское.
Можно ли вообще говорить о существовании в сегодняшнем российском кино такого понятия, как «герой нашего времени»?
Я думаю, что да, можно. Есть герой нашего времени.
А каков он?
Я не разрожусь сейчас подробным описанием, это тянет на хороший киноведческий труд, но у каждого времени есть свои герои, и у нашего времени тоже он есть. Я не думаю, кстати, что мои герои — это герои нашего времени. Нет. Можно, конечно, сказать, что мой герой Комар — как раз такой человек, который не может вписаться в систему и социализироваться, ему легче никуда не вписываться и быть одиночкой, аутистом, фактически. Машина и он, и все, и в этом существовании он очень аутичен. Но я не готова делать громкое заявление, что это такое распространенное явление и что это и есть герой нашего времени.
Что такое «настоящее кино»?
Какой глобальный вопрос. Но вообще, есть такой универсальный ответ, не мною придуманный, его придумал Сергей Лозница. Хорошее кино — как вино, оно греет душу и радует сердце. Должны быть у него такие чувственные характеристики, чтобы оно цепляло. Вот тогда это будет настоящее кино.
