Режиссер Анна Меликян после семилетнего перерыва вернулась в большое кино и участвует в конкурсной программе «Кинотавра» с фильмом «Звезда» о девушке, которая посчитала свое тело несовершенным и решила изменить его. О Москве, поиске актрисы на главную роль и о том, как меняется фильм от замысла до завершения работы над фильмом мы пообщались с режиссером в ее студии.
Прошло шесть или семь лет между двумя полными метрами. Почему был такой перерыв?
Перерыв не знаю, почему, просто очень быстро время пролетело. Специально никакого перерыва я не делала, жила, занималась продюсированием, много разных проектов сделала. Мне сейчас все этот вопрос задают. Семь лет прошло, а мне кажется, я вчера снимала кино, сейчас снимаю следующее, завтра буду снимать еще одно кино. То есть, я вообще не чувствую этой дыры, может быть, потому, что я все время была в процессе, продюсировала фильмы… Наверное, ничего не рождалось. Я для себя решила, что я никому ничего не должна. Так считается, что режиссер должен каждый год что-то снимать. Кому должен? Это просто жизнь, мы ее проживаем. Сегодня я занимаюсь этим, завтра — другим. Не знаю, просто произошёл перерыв, не специальный, но я нормально к этому отношусь.
Я так понимаю, что героиня в новой картине у вас не одна?
Да, у меня там Вавилон.
Наверное, в них есть какая-то странность, какая была и в «Русалке»?
Конечно! Странные девочки — это же мой конек, это все знают. Странная девочка, которая бегает по городу, корчит рожи, в конце обязательно — пуля в лоб. Это моя история, все то же самое, ничего нового. Все будут сравнивать. Я уже предвкушаю эти тексты, которые последуют.
Но, тем не менее, хотя бы режиссерский подход, наверное, как-то изменился. Ведь за семь лет и страна изменилась, и люди изменились, а как изменились персонажи?
Ну это просто другие персонажи, конечно, они изменились, это другие странные девочки. Были одни, стали другие. Другие истории. Я изменилась, жизнь изменилась. Конечно, меняется все. У меня, несмотря на то, что я делаю, как мне кажется, очень зрительское кино, я его считаю авторским, потому что оно идет из меня. Оно очень тесно связано со мной. Я прожила какой-то кусок времени и за это время изменилась. Да что там говорить, я меняюсь в процессе фильма. Когда я начинаю кино, это один человек. Оно, к сожалению, так долго делается, что через два года, пока я его заканчиваю, к моменту, когда я его представляю, я уже другой человек. Конечно, это влияет. Все влияет, когда ты делаешь кино. Поэтому я думаю, что это все-таки будет немножко другое кино, потому что я уже другая.
В каком пространстве существуют героини?
Это город Москва, столица нашей родины. Героини существуют в Москве, к сожалению. Я каждый сценарий пишу так, что мне хочется моря, лета, чтобы люди в бикини и в купальниках, а в итоге опять Москва, зима, холодно. Пока рождаются такие истории, наверное, потому, что все про себя, про своих друзей, про свое окружение, про здесь и сейчас. Не вымышленное нечто, не фантазия. Возможно, с этим и связано, что все мои истории — они такие московские. Не переносятся они в другой город. И эта история тоже очень московская.
Как вы подбирали актрис?
Мучительно мы подбирали. Мы поменяли пять кастинг-директоров, и шел этот кастинг несчастный, будь он неладен, полтора года. Искали. Приходили замечательные, известные и неизвестные актрисы, кто-то хорошо проходил, кто-то плохо, когда сидит в тебе это сомнение: «Ну можно взять, но нет стопроцентной уверенности». Ты же еще должен влюбиться в человека. Ты же понимаешь, что ты с этим лицом будешь два года жить, и столько всего в тебе должно взыграть… И когда приходят компромиссные варианты, ты ноешь, ноешь и не даешь отмашку. А потом вдруг ты видишь лицо на экране. Я была на Московском фестивале на премьере фильма Резо ГигинеишвилиРезо Гигигнишвили«Любовь с акцентом», и там все время в эпизодах мелькала какая-то рыжая девочка в оранжевом или красном платье. Каждый раз, когда она появлялась на экране, у меня перехватывало дыхание. В прямом смысле. Какой-то поток света на меня шел с экрана. Это хорошая картина, но помню я лицо Тины, это то, что я запомнила из этого фильма. И, сидя в зале, я написала СМСку кастинг-директору, что героиня есть, и уже через пару дней полетела в Грузию, поскольку она из Грузии, и вопрос был решен. Я поняла, что так долго ныла не потому, что вся такая неуверенная в себе. Когда оно приходит, я решения принимаю мгновенно. Но но почему-то не приходило, и это сомнение не давало мне возможности сказать: «О! Оно». Но случилось, и я надеюсь, что все это тоже оценят, потому что она, конечно, такой… лучик.
Помимо «Звезды» в конкурсе еще и короткий метр.
Да. Как меня встретил вчера в парке Добрыгин и сказал: «Слышь, ты, тебе не жирно будет сразу в двух конкурсах?» Не жирно, нормально. Видите, у меня большая пауза была, так что меня прорвало.
Начинали-то вы как раз с короткого метра…
Да, я весь путь прошла: ВГИК, «Святая Анна», на «Кинотавре» были короткие метры студенческие. Я как бы вернулась в студенчество сейчас. Мне очень приятно, что я буду со студентами представлять кино. Это я как будто опять молодая. Мне очень нравится. Для меня этот момент даже как-то более волнителен.
Можно ли говорить о том, что в сегодняшнем кино, фестивальном или зрительском, есть такое понятие, как «герой нашего времени»? Присутствует ли он в современном российском кино?
Присутствует? Вот так, чтобы назвать прямо, как раньше можно было назвать героя Сергея Бодрова очень четко? Он же четкое лицо девяностых. Вот сейчас назвать какой-то определенный фильм или героя… Наверное, я так сходу не скажу. Вот что-то «ДухLess» витает в голове, Даня Козловский, но… Что-то такое вырисовывается из набора фильмов. Один фильм не назову, но есть какое-то общее ощущение молодого, успешного и потерянного человека. Оно во многих фильмах вылезает. Просто, может быть, в «ДухLess» оно ярче всего проявилось. Ну и талант Козловского, конечно, талант и красота артиста Козловского.
Вы и продюсированием занимаетесь, и сами кино снимаете. Возможно ли, чтобы авторское кино было коммерчески успешным?
Это ведь зависит от проката. Мы же все понимаем, что это связано не с несчастным двухнедельным прокатом, в который мы все попадаем, а с долгоиграющим прокатом. Конечно, это возможно. Понимаете, у меня совершенно другое отношние к понятию «авторское кино». Я вот, например, считаю, что фильм «Горько!» — это авторское кино. И я недавно прочитала, что его прекрасно покупали на Каннском кинорынке и воспринимали как фильм Кустурицы, к примеру. Самобытный русский фильм. Конечно, это авторское кино, но это ведь успех, потому что это хорошо, искренне, по-настоящему. Вот тогда это коммерческий успех. А когда это все склеено по лекалам голливудским, то это малоинтересно. Но если говорить, что «Горько!» — это авторское кино, то да, конечно это возможно. Оно для зрителей, но честное. А те, которые по лекалам, они нечестные. Там сидят очень умные ребята, которые понимают, что пекут плохие пирожки, но они знают, что могут их хорошо продать. Им все равно. А вот этим ребятам не все равно. Фильм даже посвящен родителям. Искренность всегда видна. Какой бы жанр ни был, всегда видно, с какими помыслами человек делает кино. В любом жанре.
А что такое настоящее кино?
Ну я примерно начала отвечать, что это такое. Настоящее кино это история, рассказанная искренне, рассказанная новым человеком. Все уже миллион раз было, мы все ходим по кругу, ничего нового не изобретается, но приходят люди и рассказывают истории по-своему. В этом и есть новизна и всегда есть момент удивления, что, вроде, все понятно, все уже было, и вдруг раз! — на одну и ту же вещь мы смотрим по-разному. В этом и есть талант художника. Это ведь художество, то, чем мы все здесь занимаемся, в конце концов, а не деньги зарабатываем. Я вот ничего не зарабатываю.
