Сергей Рахлин встретился со Сильвестром Сталлоне, чтобы поговорить с ним не только о фильме «Крид: Наследие Рокки», но и узнать, как нужно достигать поставленных целей — не только в кино, но и в жизни.
В течение последних 15-20 лет вы допускали, что снова сыграете этого героя? Как вообще сложилась вся эта история?
После «Рокки V», показавшего печальные результаты, я только и думал над тем, смогу ли я сделать еще один фильм. Очень трудно получить финансирование на фильм о шестидесятилетнем боксере, продолжающий ленту пятнадцатилетней давности, который еще и не был коммерчески успешным, то есть, «Рокки V». Когда это у меня получилось (имеется в виду «Рокки Бальбоа» — прим. ред.), я думал, что вот теперь точно всё, миссия выполнена, результатом я доволен, можно успокоиться и считать этот фильм пиком своей карьеры. Рокки закончил свой путь и закончил его хорошо. А потом ко мне пришел амбициозный паренек из Окленда, который и на свет-то появился только после «Рокки IV». Он лучше меня знал эти фильмы. Я подумал, что нет, он предлагает какую-то сомнительную авантюру. Ну, как минимум для Рокки. Это было что-то, что мне было незнакомо. И я сказал: «Вряд ли я могу оценить твой сценарий». Потом он снимает «Фрутвэйл*», получает за него награду за наградой, он явно нашел себя, студии ему предлагают потрясающие проекты, а он все равно хочет делать «Крида». Я понял, что эта история действительно для него важна, так же, как для меня, когда мне было двадцать девять и я делал первый фильм. Жена моя полила масла в огонь: «Чего ты такой трус?» А я ей говорю: «Ну, может, кто-то другой захочет сделать, а я так, помогать буду. Не хочу выяснять, нужен ли людям такой Рокки». А потом меня осенило, что это же не про Рокки, это про Крида, про нового героя, которого я буду поддерживать. Поняв это, я сказал: «Точно, это не про Рокки, а про путь молодого парня. А мой путь уже закончился». Вот за это я ему очень благодарен.
«Рокки V»: Сильвестр Сталлоне со своим ныне покойным сыном Сэйджем Сталлоне
Значит, на сей раз вы по другую сторону канатов. Понравилось вам это? Появлялось ли у вас желание снова надеть боксерские перчатки?
Да. Появлялось. Тяжело избавиться от перчаток в психологическом смысле, но тело знает лучше: «Не надо, не делай так больше, забудь». (смеется) Когда я увидел, какие вещи творит Майкл Б. Джордан, это было что-то невероятное. Он, по-моему, тренировался еще круче, чем я когда-либо в своей жизни, и играл он очень хорошо. Было такое, что в паре боев, особенно в спортзале, ребята, разойдясь, начинали меситься по-настоящему. Я тогда понял, что у Майкла менталитет бойца. А стоять по другую сторону канатов мне больше не нравится. Но я благодарен за то, что это было, и постарался вжиться в эту роль настолько, насколько это возможно. Когда я объяснил себе: «Теперь ты отец и наставник» — всё стало замечательно.
Девиз Рокки — «шаг за шагом, удар за ударом, раунд за раундом». А каков девиз Сильвестра Сталлоне?
(смеется) Боже мой! (смеется) Ну, скажем так, надо делать сразу десять шагов за раз. Правда, девять из них оказываются ошибочными, так что трудно сказать, какой у меня девиз. Наверное, ничего не бояться. Не бояться и делать — писать, играть, снимать, делать то, что делать страшно, делать что-то новое. Я всего этого очень боялся, откладывал на целых два года, а потом спросил себя, а чего я вообще боюсь-то, — и что-то вдруг случилось. Так что мой девиз: «Без страха».
Люди всего мира ассоциируют вас с Рокки и Рэмбо. Но ведь только ими дело не ограничивается. Вы сценарист, режиссер, прекрасный художник. Давайте поговорим о других аспектах вашей жизни.
В детстве я страдал дислексией, поэтому учиться в школе и читать мне было очень трудно. А тогда и слова такого — «дислексия» — не знали, просто думали, что я тупой. (смеется) И я начал рисовать, и рисование привело меня к писательству, потому что я себе сказал: «Если я могу что-то нарисовать, то могу и придумать историю о том, что нарисовал, а значит, могу писать, пока не увижу историю». Так что я сначала нарисовал Рокки, а уже потом стал писать про него сценарий, потому что я знал, как он выглядит. Я не писал «мужик дерётся», а выяснял, какой он: голубоглазый блондин или что? Так что началось это практически в детстве, но я тогда не думал, что буду зарабатывать этим на жизнь. Нельзя ограничиваться просто актерством, надо пробовать всё, пока не выжмешь всё из своих способностей. И надо идти вперед без страха. Нельзя бояться неудачи.
Если взглянуть на свою жизнь отсюда, вы бы хотели что-то изменить, сделать что-то по-другому, как в карьере, так и в жизни вообще?
О Боже, если бы только можно было переписать свою жизнь! Знаете, к несчастью, мы рождаемся, не обладая мудростью, она приходит только вместе с ошибками, которые мы совершаем, типа: так, ну теперь я понял. (смеется) Конечно, к каким-то личным отношениям я бы подходил совершенно иначе, избегал бы конфликтных ситуаций. Бывает, женишься ты на ком-то, с кем получается так: «Какие у нас волнительные отношения, но они же рискуют перерасти в войну!» (смеется) А вот насчет своей кинокарьеры: я начинал совершенно конкретным способом, что-то случалось и я начинал скакать от восторга. Некоторые фильмы вообще получались случайно. Я понял, что «Первая кровь» — это кино, подобного которому я никогда не видел, весь фильм строился на персонаже, на совершенно особенном персонаже. Я опомниться не успел, как меня всё это захватило, мне казалось, что мне не хватает драмы, и я погрузился в нее. Сейчас этот период закончился, двадцатилетний период необычных экшн-фильмов 1980-90-х годов, они ушли, их больше никто не снимает. А я стал их пленником. Если я о чем-то и жалею, так это о том, что недостаточно часто пробовал себя на других территориях.
Майкл Б. Джордан и Сильвестр Сталлоне в фильме «Крид: Наследие Рокки»
Вы уже упоминали, что Адонис становится как бы сыном Рокки. Давайте поговорим о любви в целом и любви к детям.
Давайте. У любви есть такое свойство: она может вознести тебя в рай и она же может отправить тебя в ад. Но все-таки это тот самый компонент, без которого жизнь просто бессмысленна, без любви и жить не стоит. Любовь — это необязательно к человеку. Любовь к тому, чем ты занимаешься, к тому, что полностью поглощает тебя. А дети… Это очень сложно. По крайней мере, у меня. Та еще задачка. Я понял, что можно быть одновременно очень умным и круглым дураком, когда пытаешься быть лучшим родителем на свете. Сейчас я гораздо внимательнее к своим детям, я позволяю им развиваться самим, не подавляю их, и это очень здорово. Я осознал, что, особенно когда у тебя три дочери, выйти победителем невозможно. (смеется) И я сказал: «Всё, сдаюсь!» — и выкинул белый флаг. И жизнь моя стала счастливее, они мне говорят, что любят меня, я им говорю, что люблю их. (смеется) Это просто идеал. Отвечая на ваш вопрос: дети могут сводить тебя с ума, но они же дарят тебе блаженство, гордость, они заставляют тебя улыбаться и всё такое, но наступает такой момент, когда их надо отпустить и надеяться, что ты растил их правильно. Просто сесть и смотреть передачу под названием «Их собственная жизнь». Это очень, кстати, похоже на то, к чему мы стремились в «Криде»: Адонис едва ли не в буквальном смысле перерождается. Я надеюсь, что будет и второй фильм, хочется узнать, куда же режиссер Райан Куглер приведет этого героя. Не куда я его приведу, а куда его хочет привести Райан.
Прошлые отношения одарили вас мудростью, и теперь вы счастливый семьянин. Можете сказать, что привносит в ваш брак ваша супруга, как она делает вас счастливым?
Во-первых, она независимая и сама построила собственную жизнь. Именно независимость она и привносит, независимые суждения и честность. Я не могу врать ей, она ведь знает правду. Например, когда она высказалась по поводу этого фильма: будь мужиком и делай так, как написано в сценарии, ничего не меняй и не трусь, пусть крутую роль сыграет другой, а ты играй свою. В женщинах есть такое особое умение успокаивать, они умеют видеть дальше, особенно когда дело касается их мужей, они инстинктивно понимают, что сказать мужчине, как ему помочь, как защитить. Иногда этому просто бесполезно сопротивляться, женская интуиция дело такое. Мужики могут чем-то сильно увлечься, но того, что прячется за рамками, мы не видим, потому что не думаем об этом. Думаю, вот это она и привносит в нашу жизнь — воспитательную правду. А что вы любите делать вместе?
Мне даже как-то неловко. (смеется) Играть со щенками на заднем дворе. Господи, я действительно это сказал! (смеется) Невероятно. (смеется) А вы-то думали, я скажу что-нибудь типа альпинизма, да?
Кадр из фильма «Рэмбо: Первая кровь»
Адонис в «Криде» не знает своего отца. Ваши родители развелись, когда вы были ребенком. Хорошо ли вы знали своего отца? Были в вашей жизни какие-то другие мужчины, сыгравшие в ней важную роль, которые помогли стать тем, кем вы стали впоследствии?
Мой отец был кем-то вроде Рэмбо. Он был иммигрант, очень работящий и суровый человек. Раздумывая над образом Рэмбо, я взял кое-что от отца, особенно в пластике, она у него была особенной. Но не могу сказать, что по-настоящему знал его, он был мне скорее как старший брат и не сказать, что вел себя как отец. Так что мужскую ролевую модель я обрел в кино. Я смотрел фильмы, снятые в пятидесятых, про Синдбада, Геракла, Ахилесса. «Викингов» с Кирком Дагласом, «Спартака». Вот это на меня повлияло грандиозным образом. Не знаю, почему, но эти фильмы задели какой-то нерв. Может быть, поэтому меня всегда привлекали, так сказать, физические роли, ведь в десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать лет моими кумирами были такие герои. «Великолепная семерка», Боже мой, когда я посмотрел этот фильм, придя домой, я скакал с дивана на кресло и обратно. Для меня это было революцией.
Боксеры дерутся, чтобы побеждать. А что победа значит для вас?
Победа — штука разнообразная. Возвращаясь к первому «Рокки»: он понимает, что не может победить, как бы ни готовился к бою. Просто не может. Его противник превосходит его во всем. Для меня победа — это ставить перед собой цели, которые ты считаешь достижимыми. Вот это победа. А не когда твои амбиции заставляют тебя бояться неудачи. Допустим, я хочу играть пьесы Шекспира, быть шекспировским актером. А не могу. (смеется) Этого никогда не случится, так зачем надрываться? Победа — это уметь и мочь достигать целей, которые находятся в пределах твоих возможностей. Стремиться к этому, не завидовать тому, чьи возможности превосходят твои. Ты можешь превзойти его в чем-то другом, но не в том, в чем он сильнее. Победа — это когда цели соответствуют возможностям.
Из-за фильмов про Рокки вы практически стали синонимом Филадельфии. Каково это — возвращаться сюда? Есть ли у вас какие-то особые воспоминания о первом «Рокки»? Может быть, лестница, бег или отработка ударов на мясных тушах? Что осталось с вами навсегда?
Поднимаясь на лестницу, я всегда испытываю нечто особенное, потому что впервые я поднялся на нее, когда мне было 12-13 лет, там еще толком и не было ничего, только этот музей. Кто же знал, что я вернусь туда через пятьдесят лет? Это место — мое любимое место в мире, потому что именно там случилось всё самое важное. Я ощущаю спиной это потрясающее здание, я смотрю сверху на красивейшую аллею, на флаги, на всё здание муниципалитета. Это очень мощное ощущение. Это волшебное место. Приезжая туда, я думаю: «Я в Филадельфии или в Изумрудном Городе?» Да, это волшебное место. Оно меня по-настоящему трогает. Оттуда, сверху, я вижу все свои успехи, переживаю заново все свои ошибки, мгновения радости и печали. Это место для размышлений. Есть и другие, которые тоже мне дороги, и иногда я, возвращаясь домой один, иду туда, где был дом Рокки. Это уже почти совсем заброшенная улица. Там моя жизнь изменилась. Там она и началась, там я родился. Я люблю это место и по-настоящему ценю.
Кадр из фильма «Крид: Наследие Рокки»
Момент в фильме, когда вы возвращаетесь на ту самую лестницу, был так важен?
В самом конце? Да. И было важно понять, как это сыграть. Поднимаешься ты по ней победителем или же человеком, которому нужен другой человек для поддержки. Мы видели, как Рокки взбегал по этой лестнице и видели, что теперь ему это одному не по силам. Это был очень эмоциональный момент, он мне очень дорог.
