Жан-Пьер Жене | В прошлой жизни я умер во время Первой Мировой

О работе над "Долгой помолвкой" и Одри Тоту

Не было ли у вас сомнений в правильности продолжения работы с теми же актёрами, что снимались в “Амели”? Главную роль в Вашем новом фильме снова сыграла Одри Тоту.

Нет. Она идеально подходит для роли Матильде. И я не хотел лишать себя этого! Более того, я работаю очень медленно. Прошло три года, прежде чем появился новый фильм. Этого времени вполне достаточно, чтобы публика немного подзабыла нас. И кто знает? Может, ей даже будет интересно узнать, что мы сделали за это время! По крайней мере, я на это надеюсь. И мы это очень скоро узнаем.

Не давил ли на вас груз новых ожиданий, после огромного успеха Вашего предыдущего фильма “Амели”?

Когда “Амели” получила такое признание, меня все спрашивали: “Не действует ли мне на нервы такой успех?”. Но это меня не сильно беспокоило. Во-первых, я реально оцениваю свои возможности и знаю, такой успех, какой был с “Амели”, случается раз в жизни – особенно, если речь идёт о художественном фильме. Роман Себастьена Жаприко великолепен. Меня не так, как перед релизом “Амели” волнует вопрос: “Кому это будет интересно?”. Волнует другое, захотят ли люди посмотреть этот фильм, и понравится ли им моя экранизация романа… это совсем по-другому. Но ставки сделаны. И результат будет известен совсем скоро. С другой стороны, я могу сказать, что успех открыл для меня новые возможности и дал большую свободу. Он дал мне возможность получить права на эту великолепную книгу, сотрудничать с такой студией как Warner Bros. и найти средства на то, чтобы создать фильм таким, каким я его видел – на более высоком уровне.

Что больше всего произвело на Вас впечатление в романе Жаприко?

Упорство главной героини – Матильде. Всё в романе об этом. Эпиграф к книге Жаприко - цитата из книги Льюиса Кэрролла “Алиса в Зазеркалье”. “Я вижу, что по дороге никто не идёт”, - сказала Алиса. “Хотел бы и я иметь такие глаза, - вздохнул король. – Увидеть самого Никтоню. А своими, я вижу только обыкновенных людей”. Само предположение, что кто-то может видеть то, что другие видеть не могут или, что ещё важнее, не обращать внимания на то, что видит весь мир, трогает меня до глубины души. Матильде убеждена в своей правоте, не обращая внимания на мнения других. Она одна против целого мира. И даже если её саму посещают минутные сомнения, она всё равно находит в себе силы убеждать других и склонять на свою сторону. Я очень хорошо понимаю эту несгибаемую силу воли и упорность. Она такая же у тех, кто хочет снимать фильмы, но живёт в совершенно не одобряющей этого среде.

Насколько по-вашему изменилась Одри Тоту после фильма “Амели”?

Она стала более опытной и зрелой актрисой. Она научилась свободнее управлять эмоциями – что очень важно, ведь её персонажем, Матильде, движут только эмоции. Это трудная роль. Во время съёмок Одри полностью вошла в роль. Она была сконцентрирована на внутреннем мире Матильде, чрезвычайно сосредоточена – что не всегда удавалось легко, из-за того, что это противопоставляло её партнёрам, например, Альберту Дюпонтелю, который непрестанно шутил на съёмочной площадке. Сам процесс снятия фильма “Долгая помолвка” очень отличался от работы над “Амели”. В этот раз работа была напряжённее. И только тогда, когда мы снимали сцены, которые не были очень трудными… чисто технические сцены, я снова видел весёлую и беззаботную Одри, которую знал на съёмках «Амели». Так как её роль была крайне сложной, мы работали над ней вместе, репетировали каждую сцену, обсуждали каждую деталь и только после этого снимали. Я заметил, что когда Одри погружалась в эмоции и чувства своего персонажа, мне оставалось только не мешать. Не было ничего более волшебного и захватывающего, чем наблюдать, как на лице Одри проявляются чувства Матильде.

Какое её качество вы назвали бы самым главным?

Она может всё. Включая даже самые сложные, самые тонкие моменты. Вы, наверное, в своей жизни сталкивались с таким явлением: если долго повторять одно и то же слово то, в конце концов, оно теряет свой смысл – такое очень сложно донести с экрана до зрителя. А Одри может это запросто, равно как и передать все возможные оттенки чувств. Техника игры у неё отточена, с юмором всё в порядке и к этому добавилось овладение эмоциями. В ней есть все, что нужно актрисе!

Вас уже давно привлекает тема Первой Мировой Войны. Почему?

Мне сложно назвать причину. Удивительно, я вырос в Лотарингии, но не был воспитан на рассказах того периода. Ни один из членов моей семьи не участвовал в войне, мне просто не рассказывали историй о ней. Но, уже, будучи юношей, я запоем читал всё, что мог найти на эту тему: “Деревянный крест” (Les Croix de Bois), “Огонь” (Le Feu), “Страх” (La Peur), “Стальная буря” (Orage d’Acier)... Я иногда шучу, что в прошлой жизни я умер во время Первой Мировой. И действительно, когда я на съёмках впервые надел шлем, когда осматривал траншеи и нейтральную полосу, разделяющую французский и немецкий фронты, у меня появилось странное ощущение, будто всё это мне уже знакомо. Та война была просто омерзительна. Когда слушаешь, что говорят о Первой Мировой войне или, что ещё отвратительнее, о тех, кто был на ней убит “в устрашение другим”, остаётся только проклинать эту войну – и все войны вместе с ней.

Вы показали Париж 1920 года с помощью новейших технических разработок в области спецэффектов и цифровой графики. Это та часть фильмопроизводства которая вам наиболее импонирует?

Абсолютно верно. Если честно, я всегда мечтал попутешествовать во времени и почувствовать дух прошедших столетий. Компьютерная графика делает всё это возможным. Ещё несколько лет назад мы вообще не смогли бы этого сделать – во всяком случае, не так реалистично. Без цифровых технологий это практически неосуществимо, потому что архитектура и планировка улиц заметно изменились. Повсюду полным полно деталей, которые напоминают нам, в каком веке мы живём! И получается, что нужно искать для съёмок места, которые остались неизменными. Но люди ведь не глупы, им нельзя постоянно показывать только Лувр или Place de la Concorde. А вот если вы покажете, как выглядел Palais du Trocadéro во время всемирной выставки (World Fair) в 1900 году или большой парижский потоп 1910 года, или старый огромный крытый центральный рынок Парижа, или старую вокзальную станцию Gare d’Orsay – это будет настоящее волшебство. Воссоздание подобных вещей – вот, что мне, по-настоящему, интересно. Восстанавливать, закреплять уже исчезнувшие образы – увлекательнейшее занятие. Мне действительно очень импонирует элемент игры в создании фильма.

“Долгая помолвка” - это, несомненно, ваш самый масштабный фильм, если не по бюджету, то по времени, затраченному на его производство и по количеству массовок. Как вы выдерживали такое напряжение?

Вообще говоря, я практически не склонен к любого рода напряжению. Я всегда стараюсь делать фильм так, чтобы приходить к результату с чувством полного удовлетворения. Мне кажется, что и напряжение было посильнее, и бюджет побольше на съёмках фильма “Чужой” (Alien). Скажем, это пробуждает более сильное ощущение ответственности. Вы чувствуете, что должны работать усерднее. Но для меня это не препятствие, я люблю трудную работу. Она придаёт смысл моей жизни. И более того, каждый, кто работал над этим фильмом, чувствовал воодушевление, потому, что это особенный фильм. Проделанная работа была так огромна, сложна, что казалось, она никогда не закончится. Но она была в радость всем и каждому. Возможность поработать над таким масштабным фильмом, здесь во Франции, выпадает не часто. У нас была абсолютная свобода действий и в плане сценария, и состава актёров, и съёмок, и редактирования – полная свобода. Мои коллеги по фильму и я, примерно, люди одного поколения. Мы в одно время росли, начинали профессиональную деятельность, и работали как проклятые… И в этот раз, у нас появилось потрясающее ощущение, что мы победители. Если “Амели” был создан на вдохновении, то “Долгая помолвка” более зрелый, продуманный фильм. Мы все в самом расцвете сил и возможностей и надо этим пользоваться, пока этому не пришёл конец. В любом случае, несмотря на многочисленные трудности, вся эта работа приносила одно лишь удовольствие!

Что стало наибольшим испытанием в работе над этим фильмом?

Каждый раз, когда я читал эту книгу – только Бог знает, сколько раз я читал и перечитывал её – каждый раз в конце я плакал. И перед съёмками я сказал себе: “Я обязательно должен показать эти переживания. Если я испорчу окончание, я испорчу весь фильм. Если зрители останутся равнодушны, это будет означать, что я не справился”. Вот это и было для меня самым большим испытанием.

Если бы вам было позволено оставить только одно воспоминание о съёмках фильма, какое бы вы выбрали?

Это сложный вопрос…(пауза). Каждое утро, на рассвете, мы приезжали на съёмочную площадку к траншеям, а краны, поддерживавшие аппаратуру: прожекторы, камеры, резервуары с водой для дождя; смотрелись на фоне неба, будто нарисованные кистью художника. И эта картина леса, возвышающихся к небу, кранов, словно нависших над этой ничейной землёй, выражала, по-моему, саму суть киноискусства.

в блог | подписаться на rss 

© COPYRIGHT 2000-2009 Настоящее кино - Главная Киноафиша страны ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ | РЕКЛАМА
Издается с 13/03/2000 :: Перепечатка материалов без уведомления и разрешения редакции возможна только при активной гиперссылке на www.FilmZ.ru
Координатор проекта Themes.ru, главный редактор on-line журнала Настоящее КИНО Александр С. Голубчиков
программирование Александр Десятник, Юрий Римский :: хостинг предоставлен провайдером Qwarta.ru
Журнал "про Настоящее кино" зарегистрирован Федеральной службой по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия. Свидетельство ПИ № 77-18412 от 27 сентября 2004 года.