Директор театра в творческом кризисе пытается разобраться с собой и окружающими его женщинами. Наконец, посчитав, что не стоит тратить свою жизнь впустую, он решает поставить «важную и искреннюю пьесу», для этой цели воздвигая настоящую живую модель Нью-Йорка в заброшенном складе. Он переживает муки любви и страдает от непонятных болезней…«Быть Чарли Кауфманом»
Да, нелегко быть Чарли Кауфманом, однако еще сложнее — быть его зрителем. Интеллектуально поднапрячься придется прямо-таки с порога, а именно — с названия фильма, которое в оригинале звучит как «Синекдоха, Нью-Йорк». Дабы развеять уместные вопросы, стоит уточнить, синекдоха — троп, состоящий в назывании целого через его часть или наоборот. Этот термин в английском языке созвучен и с названием городка Синектеди, в котором происходит часть действия этой непростой головоломки. Далее еще сложнее: имя героя Филипа Сеймура Хоффмана — Кейден Котар, что наверняка должно напомнить не невежественной публике об одноименном синдроме в психиатрии — нигилистически-ипохондрическом депрессивном бреде в сочетании с идеями громадности. Интерпретировать подобное можно по-разному: скорее всего Кауфман под Нью-Йорком подразумевает Котара. Возможно, именно поэтому декорации его театральной постановки в ленте разрастаются до размеров реального города, а герой окончательно запутывается в понятиях, в то время как реальность и иллюзия пересекаются под прицелом оператора «Необратимости» в самых изощренных ракурсах.
Картине, в которой главный герой несколько раз рассматривает цвет собственных фекалий, действительно сложно предъявить какие-либо претензии. Кауфман очень ловко нанизывает остроумную символику на структуру фрейдистского изучения творческих мук. В ленте жизнь пытается постоянно замаскироваться под театр и наоборот. Даже, несмотря на банальность формы, смотрится подобное действительно не без азарта, учитывая уникальное литературное умение автора выражать очевидные и простые вещи сложным и практически нечитаемым языком. Так, трогательная, отрешенная от всего человеческого, актриса Саманта Мортон зачитывается по сценарию «Процессом» Франца Кафки, а потом, вероятно под впечатлением, заселяется в перманентно горящий дом. Забавна и история с самим Кейденом Котаром, который получив некий грант Макартура, гарантирующий полную финансовую и творческую независимость, берется за постановку собственной жизни. Как и положено, нанимая двойников, которые через какое-то время обретают еще одних. И так до бесконечности.
Впрочем, все эти кроличьи норы, в которые падают все без исключения персонажи ленты, не становятся понятнее ни после второго просмотра, ни даже после третьего. К несчастью, «Нью-Йорк, Нью-Йорк», являясь для создателя очень личной лентой, в свою очередь для рядового зрителя рискует показаться еще одной «Внутренней империей» — очередной экранизацией неоперабельной опухоли мозга. Понятное дело, что в этот раз для Кауфмана было очень важным избавиться от внешних ограничителей и подпорок, которыми, по сути, являлись Мишель Гондри и Спайк Джонз. Фильм, как и «8 1/2» для Феллини — эдакая кинематографическая попытка зафиксировать автобиографию, интимная шутка на тему всепоглощающего творчества и бессмысленных амбиций. Проблема лишь в том, что, как и Линч в последнее время, Кауфман пренебрег главным — чувством меры. Сложно воспринять всю ту ненависть автора к собственному творчеству, которую создатель копил-копил и наконец сформулировал — это честный, хотя и сомнительный «окончательный» смысл «Синекдохи». Вдобавок, он еще и попытался сказать слишком много — столкнуть в одном кадре мрачный ужас постмодернизма (эпизод с дочерью-проектом), депрессивную сагу об одиночестве (Кейден Котар), непреодолимую искусственность жизни (театральная постановка) и еще примерно с десяток туманных потоков бессознательного.
Как результат, вспомнить можно многое. К примеру, еще в XIX веке немецкий философ Карл Ясперс был заинтересован вопросом, может ли гений творить, когда мозг его уже разрушается, и с какого момента вместо творчества начнется бред. Гениальность и шизофрению он назвал «наиболее таинственными состояниями души», ибо именно от них зависит, расценивать ли наш мир как сгусток гениальных прозрений или как безумство. Несомненно, гениальный голливудский сценарист Чарли Кауфман дебютировал в кино таким фильмом, что задумываться интереснее как раз по поводу его психического здоровья, нежели о логике и символизме его сюрреалистических конструкций. Как ни странно, спасением для автора может послужить лишь возвращение к былым тандемам, ведь как оказалось, безгранично талантливые клипмейкеры зависят от Кауфмана ровно настолько, насколько и он от них.
// Настоящее кино