Действие картины разворачивается в период японо-китайской войны. Главный герой, американский гробовщик Джон, направляется в Католическую церковь в Нанкине, чтобы подготовить священника к похоронам. Прибыв на место, он не только оказывается в эпицентре военных действий, но еще и единственным мужчиной среди учениц монастыря и проституток из соседнего борделя. Попав в такое положение, Джон выдает себя за священника и пытается спасти обе группы женщин от ужасов вторжения японской армии.
«Город жизни и смерти»
Обладатель трех «каннских веточек», четырех «берлинских медведей» и целой стаи «венецианских львов», без преувеличения великий китайский режиссер Чжан Имоу, наконец-то добрался со своими «Цветами войны» и до отечественных экранов. Его во всех смыслах эпическое полотно (хронометраж в два с половиной часа, космический бюджет, приглашенная голливудская звезда в главной роли и очевидные оскаровские кондиции) обращается к событиям нанкинской резни, во время которой японские солдаты жестоко перебили порядка трехсот тысяч мирных жителей тогдашней столицы Китайской Республики. Основная часть фильма происходит в католическом монастыре, где по сюжету прячутся сбежавшие с улицы Красных фонарей проститутки, кроткие церковные ученицы и американский гробовщик Джон, который в какой-то момент натягивает на себя сутану умершего священника и принимается отстаивать жизни и честь ставших неравнодушными ему девушек. К сожалению, еще более неравнодушными к их судьбе оказываются похотливые японские солдаты, что однажды решают удостоить монастырь своим присутствием…
На тему нанкинского геноцида не так давно выходил грандиозный по исполнению «Город жизни и смерти». И, надо признать, на его фоне «Цветы войны» выглядят слегка опереточно. Не потому, что Имоу халтурит, нет — картина сделана мастерски — тем не менее есть ощущение, что это не совсем его тема. Ценность вышеупомянутого «Города», как фильма о страшной войне — в сдержанности, в ровном почерке, в понятном желании автора подробно законспектировать прошлое, дабы оно больше никогда не повторялось. Чжану Имоу, как всякому поэту, ровный почерк недоступен. Он пишет, словно собственной кровью — быстро, размашисто, с истериками, временными потерями пульса и сознания. Как и раньше, образы для автора важнее слов, поэтому рассказ не складывается. Выходит что-то вроде песни. Она посвящается хрупкой красоте, которая здесь во всем: в традиционно высокохудожественных рапидах, которыми Имоу пытается остановить мгновение, в солнечном свете, что постоянно бьет сквозь витражное стекло; в похожих на фарфоровых кукол женщинах, в слезинках невинных школьниц, даже в смертельных ранах, которые кровавыми цветами распускаются на белоснежной коже умирающих. И красота красотою, конечно, но честно говоря, какие-то совсем странные чувства испытываешь, вспоминая к финалу, что эта упоительная вампука посвящена, в общем-то, такому пакостному явлению как геноцид.
