«Левиафан». Разбор по косточкам. Глава 15: Визит мэра

В ходе 30-часового интервью, взятого у Андрея Звягинцева специально для сайта «Настоящее кино», знаменитый режиссёр рассказал о красоте живых бликов на воде и феерическом таланте Романа Мадянова. Но не только: своё полное и бумажное воплощение наш суперпроект получит благодаря издательству «Альпина Паблишер», которое в скором времени выпустит книгу Максима Маркова «Левиафан. Разбор по косточкам. Режиссёр Андрей Звягинцев – о фильме кадр за кадром».

Читать ранее:

Глава четырнадцатая: Фотография

Глава тринадцатая: Вечерний разговор

Глава двенадцатая: Тайная вечеря

На мосту по-прежнему ваши фонари стоят?

А там других и не было. Они там стояли всё время, пока мы снимали фильм, все три месяца. И работали от нашего генератора. В Териберке, насколько я помню, вполне убогое городское освещение, так только, разрозненные столбы фонарные кой-где торчали; там, если нет на небе северного сияния, ночью – кромешная тьма. Хочешь осветить себе дорогу – иди с фонариком, там так. Может быть, я чуть преувеличиваю, но вот на мосту никакого света не было. Поэтому и стойки, изображающие фонарные столбы, поставили мы сами.

Это удивительно слышать, потому что когда фильм вышел, СМИ стали распространять заявления жителей этой Териберки: мол, мы живём лучше!..

Это были заявления не жителей Териберки, а начальников Териберки. Жители, посмотревши фильм, сказали, что мы всё приукрасили, что на самом деле всё значительно хуже. «А чего же, – говорят, – вы не сняли наш дворец культуры, который по швам разваливается?!. Как после бомбежки. Почему не показали всей нашей разрухи?!.»

Звучит прямо как обвинение с их стороны – обратное тому, что вам предъявляли. Но вернёмся к кадру: это ночная съёмка…

Эту сцену мы снимали в другую ночь, естественно. Всю ночь мы посвятили только этому эпизоду. И решили, что нам хватит света от тех фонарей и от фар автомобиля. Между прочим, к вопросу, зачем нужны фонари на мосту. Они создают глубину и перспективу, плотность той фактуры, что лежит за пределами сцены. В частности, мост: он освещён, во-первых, этими фонарями, а во-вторых, какой-то свет идёт, конечно же, ещё и от неба. Это позволяет лучше увидеть все плоскости того пространства: вот светится отражёнными огоньками река, вот мост – внешняя его сторона тёмная, а горизонтальная – проезжая часть – отражает свет от неба; потом – тёмная горная гряда, а ещё дальше – следующая светлая полоса: собственно небо. Получается череда градаций тёмного и светлого.

К тому же только представьте себе, что вот этих живых бликов, световых пятен на воде (на большом экране особенно видно, как вода в реке движется) не было бы. И не было бы тогда этого богатства перспективы, этой её глубины!.. Было бы очень уныло, фон был бы скучнее и не отличался бы таким многообразием. Просто тёмное пятно и только. Так что эти фонари были придуманы не зря: они нужны для поддержания этого объёма, для более богатого фона.

А здесь, значит, дом освещён фарами?

Как будто бы фарами, которые из-под мэра бьют в него. На самом деле это осветительные приборы, конечно.

«Власть, Коля, надо знать в лицо»

«И чего тебе надо, власть?»

«Вот это всё»

«Забирай»

Принцип тот же: сперва вы всю сцену снимаете в одну сторону, потом – всю сцену в другую?

Конечно. Мы начали со взгляда на Вдовиченкова и Серебрякова и отсняли таких восемь или девять дублей. Ребята, кстати, вновь были хорошо пьяны. Тут, как и в сценах с посиделками, я полагался на их ответственность и на знание ими собственной меры. Они понемногу выпивали во время репетиций, а как только чувствовали, что уже всё, пора, мы начинали снимать.

Я исходил вот из чего: можно очень хорошо сыграть пьяного. Пластику, артикуляцию, неровную речь – всё это можно сымитировать. Но взгляд!.. То, что происходит в глазах, эту тёмную бездну разверстую, омут этот – сыграть, мне кажется, невозможно.

«Вы все насекомые, никак не хотите по-хорошему»

Но я ошибался. Вдовиченков с Серебряковым выпили, и я говорю Мадянову: «Роман, если хочешь, выпей. Немного, ровно столько, чтобы поймать это состояние за хвост». Он подумал буквально две секунды: «Нет, я буду на трезвую голову». Я не стал спорить, пошутил: «Ну хорошо, давай на таланте!..» – но поверил не до конца. А он вдруг так невероятно всё сделал. Даже не понимаю, как: там есть такие нюансы в игре!.. Удивительно, как он это сыграл?!. Так что во всех сценах, где Роман Мадянов пьян, он трезв как стекло.

И он, даже будучи за кадром, всё равно участвовал в съёмке?

Да, он всё время был на площадке, играл по полной выкладке, абсолютно пьяного. Все знали, что пишется живой звук, а потому даже за кадром Мадянов играл в полную силу.

А дальше случилось невероятное: Володе Вдовиченкову сделалось плохо. Слава богу, мы закончили съёмку их плана, стали готовить перестановку камеры на портрет Мадянова. Вдовиченков пошёл отдохнуть к себе в трейлер – и ему там стало плохо.

Что делать?.. Спасая время, мы сняли подъезд машины к дому с этим «би-би-би» – и затем с этой же точки её отъезд, на всякий случай, чтобы был материал. Мы снимали это только для того, чтобы не сидеть без дела, чтобы занять временную паузу, пока Володя приходит в себя. Но когда стало ясно, что сниматься он сегодня не сможет, я подошёл к Мадянову.

«Колюня, ты вообще чемоданы-то пакуешь?»

Дело в том, что у Мадянова график такой, что я не мог представить, найдётся ли в его расписании свободный день, когда бы можно было это снять. Но даже если бы он нашёл такой внеплановый день и приехал бы к нам в экспедицию ещё раз, тогда всю сцену пришлось бы переснимать заново: снова войти в это же состояние – и по актёрским делам, и по освещению, и по всем прочим параметрам – невероятно трудно. Случается, так делают, но это крайне сложно. Хотя бы потому, что и Вдовиченков с Серебряковым попадут в новые условия; это как с гераклитовой рекой, в которую нельзя войти дважды. Они никогда не смогли бы попасть в ту интонацию и в тот ритм, которые были, когда камера смотрела в их сторону.

И я спросил: «Роман, вот у нас такой казус: Вдовиченков играть больше не может. Скажи, ты сумеешь сыграть эту сцену без него? Не слыша, а только подразумевая его реплики? Если вдруг где ошибёшься, я это в монтаже подвину». Он сделал паузу, на секунду: «Да, смогу». И – сыграл.

«Это вы сейчас здесь не имеете права здесь находиться»

Серебряков свои реплики произносил в полную силу, не было только реплик Вдовиченкова. Так что все эти реакции Мадянова – когда он сперва с Колей говорит, а потом переводит взгляд: «А ты кто такой?» – это он смотрит в пустое пространство. Мы даже статиста не ставили вместо Володи. Статист был не нужен, потому что Мадянов уже восемь раз прошёл эту сцену, она уже вошла в его плоть. И он просто пережидал нужное время, когда бы Вдовиченков договорил свои слова – а потом произносил свои.

«Ты кто такой?»

Вот так мы с этим справились, что было на самом деле невероятно. А уже в монтаже я все их реплики совместил, взяв голос Вдовиченкова из его дублей. И, например, фраза «Не ведись, братуха» взята из того дубля, где она никак не перекрывала реплики Мадянова, не накладывалась на них, иначе бы я её не вклеил никак. Я очень боялся за то, как это всё соединится, сплавится, но смонтировал и вижу – всё живёт, всё есть, полное ощущение присутствия.

Если б вы сейчас про это не рассказали, никто бы даже и не догадался.

«Ой-ёй, только не продолжай, я уже обосрался. Очень страшно»

Мадянов – артист с огромным комическим потенциалом. Обычно он играет твёрдых мужиков, но если рассмешит – то рассмешит. Вот и это его «Я уже обосрался»: вам нужен был здесь смех, чтобы сцена не ограничивалась одним только страхом?

На этот вопрос я вам хочу ответить поподробнее. Дело в том, что когда в итоге мы развернулись на Мадянова, то сняли с ним шесть дублей. Из которых первые три он немножечко комиковал. Действительно, комические роли ему удаются блестяще, он умеет это делать, он феерически талантливый артист, просто невероятный. Но после третьего дубля я понял, что это совершенно неправильный путь, не туда мы идём. И сказал: «Роман, эта игра уже у нас в кармане. Если я решу, что сцена должна быть такой шутовской, смешной, то этот материал уже есть. А давай сделаем теперь что-то другое, давай сделаем так, чтобы было страшно».

Я хотел добиться такого ощущения, что сейчас может случиться всё что угодно. Что сюда приехал монстр, чудовище. Чтобы когда он говорил: «Вы все – насекомые, не хотите по-хорошему», – возникало ощущение, что сейчас он сделает что-то невозможное. Бояться ведь ему нечего: рядом такой жлоб здоровенный с пушкой. А главное, чего ему смущаться: всевластье как вседозволенность, не знающая границ, – черта, отличающая этих людей… Я хотел, чтобы «прозвучал» весь ужас этой власти, которая, не дай бог, переведёт свой взгляд на тебя – и ты думаешь: «Господи, зачем я здесь стою?!.»

Мадянов это попробовал и сам говорит: «Это правильное решение, давай так и делать». Ну и я ему: «Смешно, Роман, будет в любом случае – на это сработает сама ситуация и некоторые нюансы вашего диалога. Но когда ты скажешь: «У тебя никогда никаких прав не было, нет и не будет!» – надо, чтобы это прозвучало как приговор. Чтобы все в зале обмерли, поняв, что это действительно так: не было прав, нет и никогда во веки веков не будет, вот ты кто для него, простое насекомое».

Смеха, повторю, будет предостаточно – и в кабинете: «Я папочку открыл и чуть не о-х*-ел», – и дальше, там много этих элементов, это действительно так. Поэтому мы избрали направление играть всерьёз, не комиковать. К тому же смешно – это не когда пытаются рассмешить, а когда узнаваемо, когда очень верно что-то подмечено в жизни и сыграно так, что думаешь: «Как же это точно!»

Фразы у вас и правда абсолютно из жизни.

Но дело даже не в самих фразах, а в том, как он там оборачивается к охраннику («Я, может, мировую хотел с тобой выпить… Хочешь?..»), как он ловит взглядом пространство, какие у него жесты, мимика – всё это уже само по себе смешно. Фактура – пьяный человек; и если актёр точно всё это играет, это вызывает узнавание и улыбку как минимум. Ну, а некоторые фразы, конечно, бьют наповал…

«Послушайте, Вадим Сергеевич, ну зачем вы это делаете?..»

«У тебя никогда никаких прав не было, нет и не будет!»

Вот эту реплику Вдовиченкова «Да пошёл ты на х*й» мы немножко прикрыли фразой Мадянова – так что она не слышна, но угадывается русским ухом безошибочно. И дело тут вовсе не в цензуре на ненорматив, а просто это очень изящно легло, одна фраза на другую, когда каждая в отдельности ясна, но звучащие вместе они словно бы редуцируют друг друга: вроде как прозвучали слова, а вроде как и нет…

Как я уже сказал, Мадянов играл всю сцену по полной выкладке, просто первые две минуты он был за пределами кадра, за «спиной» у камеры. Слава богу, сцена была решена так, что в конце плана «на крыльцо» мы выходим вместе со Вдовиченковым сюда, на двоих с Мадяновым. Это было органично: Николай ушёл наверх, а Дмитрий подошёл унимать мэра – и мы с камерой его сопровождаем. Тут было постелено полотно, рельсы, на них стояла телега – благодаря чему мы «отъехали» и встали на два профиля. А когда прозвучала фамилия Костров – камера начала приближаться, медленно-медленно, как бы сближая их друг с другом.

Таким образом финал сцены был решён первыми восьмью дублями, каждый раз мы играли всю сцену целиком, от выхода Серебрякова из дома до отъезда мэра. И потому когда у нас с площадки «исчез» Вдовиченков, мы бы уже вернуться к финалу не смогли. Тут нам просто повезло.

Про Мадянова можно говорить часами, потому что он действительно артист колоссальный; я его тоже очень люблю ещё с тех времён, как впервые в театре увидел. Но в данном кадре мне также интересен этот «жлоб» – охранник, который как бы в тени, но всё время рядом с мэром. Это ведь актёр, а не человек из массовки?

Актёр (Сергей Граб – ММ). Я сказал ему: «Ты будешь в кадре всю сцену – и поэтому нужно, конечно, «держать игру», не стоять столбом, но быть внутри ситуации. А ситуация предельно ясна: это – твой босс. Что бы ни происходило, ты будешь защищать его. И поэтому ты постоянно на стрёме». Вот тут он наверх посмотрел – я попросил его, чтобы он огляделся, контролируя «поляну».

А звук потом добавили?

Да, звук добавили, чтобы у него была причина туда глянуть.

И ещё я обожаю этот жест, когда он Вдовиченкова от Мадянова отстраняет.

Мне он тоже нравится. Очень точный жест. Тут я ему подсказал: «Поднимая руку, сгибай её обязательно в локте, потому что иначе твой жест останется за пределами кадра, мы его просто не увидим», – он так и делал из дубля в дубль.

Правда, он даже поздновато спохватился, потому что Вдовиченков до Мадянова один раз уже дотронулся.

Один раз – это ещё ничего. Но второй раз: «Стоп, всё, хватит!»

Вот вроде бы – жлоб жлобом, но такую роль тоже надо суметь органично сыграть… Тут у вас ещё появляются интересные детали в декорации: в окне вот лыжи торчат, лыжные палки. Мы ведь даже не попадём туда, но видно, что…

…Что там жизнь. И знаете, даже вот эти веточки, шуршащие на ветру, – они были высажены как часть декорации! Тут же не было ничего, кроме ягеля и брусники с черникой… Кстати, в этом дубле ещё и ветерок поднялся – и мы потом в звуке тоже добавили чуть-чуть ветерка. Видите, как чёлку у Мадянова ветер треплет? Прохладой даже от реки ночной тянет будто. Все эти детали важны очень, они и ткут атмосферу сцены.

Этот выход: «С трёх до пяти приём населения по личным вопросам», – это здорово, шикарно.

Да, бесподобная сцена, она мне тоже очень нравится. Просто замечательная сцена.

Читать далее: Глава шестнадцатая: Чеховское ружьё

в блог | подписаться на rss 

© COPYRIGHT 2000-2009 Настоящее кино - Главная Киноафиша страны ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ | РЕКЛАМА
Издается с 13/03/2000 :: Перепечатка материалов без уведомления и разрешения редакции возможна только при активной гиперссылке на www.FilmZ.ru
Координатор проекта Themes.ru, главный редактор on-line журнала Настоящее КИНО Александр С. Голубчиков
программирование Александр Десятник, Юрий Римский :: хостинг предоставлен провайдером Qwarta.ru
Журнал "про Настоящее кино" зарегистрирован Федеральной службой по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия. Свидетельство ПИ № 77-18412 от 27 сентября 2004 года.